Но напрасно мы с Майлсом трепетали в предвкушении развязки, потому что следующей записью прабабка описывала похороны деда, состоявшиеся через несколько дней после предполагаемой даты так и не осуществленного побега. Это подтверждало мои подозрения о том, что Пол Кодри погиб в тот день, когда случился пожар, но не проливало света на эту загадочную и жуткую историю.
Описание похорон было достаточно сухим и не слишком пространным, но все-таки было в нем и кое-что любопытное.
«В.С., чья гулянка могла бы стать предметом обсуждения всех фермеров на ближайшие пару недель, если бы не случился пожар, подошел ко мне, чтобы выразить соболезнования. «Жалко нашего Рода, — обратился ко мне В. С. — Он всегда был душой компании. Умел человек веселиться. И женщины его любили, ты уж прости меня, Элайза, но это так. Еще бы, красавец писаный! А как одевался? Один только его медальон чего стоил — все на него смотрели, все о нем расспрашивали. Какие деньги за него предлагали, но Род отказывался его продать. Кстати, что с ним стало?» «С медальоном? — холодея, спросила я и, с трудом подбирая слова, соврала — Я решила похоронить его… с Родериком». Конечно, в моих словах была крупица правды… Но только безумец мог бы назвать такое похоронами».
На этом запись обрывалась, а следующую прабабка сделала только спустя два года. Дальше, как я поняла, она писала уже о событиях, которые происходили с ее сыном, нашим дедушкой Доуэллом, и едва ли упоминала о той истории, которую хотела оставить тайной.
Был уже четвертый час. Майлс закрыл дневник, и некоторое время мы сидели в абсолютной тишине, которую нарушали лишь порывы ветра. От пережитого волнения — как будто все это происходило вовсе не с прабабкой, а со мной — я озябла. Майлс заметил это и подошел к камину, чтобы его разжечь.
— Что скажешь, Кэрол? — обратился он ко мне, когда в камине заполыхали языки пламени.
— Мне так ее жаль, — ответила я, хотя прекрасно понимала, что Майлс спрашивает вовсе не об этом.
— Мне тоже, — кивнул Майлс, не отрывая глаз от яркого пламени. — Я знал, что наш прадед не идеал, но не подозревал, что он был таким тираном. Но я не это имел в виду. Дневник так и не пролил света на нашу историю. Элайза определенно не хотела об этом писать. Но у меня не осталось никаких сомнений: в ночь пожара случилось что-то ужасное.
— Мне показалось странным, что наша прабабка «похолодела», когда ее спросили о медальоне. Из всех похорон она описала только эту сцену. А ее фраза о том, что «только безумец мог бы назвать такое похоронами»? Что она имела в виду? — Я задумалась.
Майлс отошел от камина и снова открыл дневник.
— «Я решила похоронить его с Родериком», — повторил он.
— Майлс… — прошептала я. Меня осенила внезапная догадка, но я все еще не верила в то, что она могла оказаться правдой. — Помнишь, как на Тихом озере Мэтью предположил, что утопленник наш прадед? И мы с тобой хором ответили, что этого не может быть, потому что наш прадед погиб во время пожара? А что, если все было наоборот? Пол Кодри сгорел, а на дне озера оказался Родерик Камп? И медальон остался на его шее — никто не снимал его и не крал…
— Но как это могло произойти? — ошарашенно посмотрел на меня Майлс.
— Предположим, Родерик догадывался о побеге, который планирует Элайза. Ведь днем раньше она сама подозревала нечто подобное. Так вот, наш прадед по каким-то соображениям решил захватить прабабку с поличным. Может быть, надеялся, что она передумает, а может, намеревался застать ее врасплох, чтобы потом предъявить это на суде в качестве доказательства ее аморальности. Элайза ведь неспроста боялась, что муж отберет у нее ребенка. Аморальное поведение матери — одна из причин, по которым суд может встать на сторону отца. Итак, Родерик собрался застигнуть их на месте преступления и поэтому не пошел на вечеринку к B.C., а только сделал вид и притаился в засаде.
— И увидел, как Пол Кодри под покровом темноты прячется в конюшне.
— Верно. Вот только что было потом… Как загорелась постройка? Почему погибли оба?
— И как тогда наш прадед попал в озеро с проломленным черепом? — подхватил Майлс. — Может быть, они подрались в конюшне и поубивали друг друга? А наша прабабка, поняв, что ничего уже не поправить, решила оставить это страшное происшествие в тайне. Устроила пожар в постройке, оставив там одного, а другого отвезла на Тихое озеро…
— Тогда почему она отвезла на озеро не Пола Кодри, а нашего прадеда? Логичнее было бы сделать наоборот.
— Ты рассуждаешь как мужчина, — усмехнулся Майлс, поглядев на меня. — Логика тут не имеет никакого значения. Попробуй представить себя на месте прабабки. Хотя, конечно, не дай бог никому оказаться на ее месте. Погибает человек, которого ты любила всю свою жизнь. С этим человеком ты хотела связать свою судьбу. Этот человек — самое светлое, что было в твоей жизни. У тебя есть выбор: либо по-человечески похоронить своего мужа, которого ты никогда не любила и который тиранил тебя всю твою жизнь, либо похоронить любимого. Прабабка выбрала любимого, а мужа отвезла к Тихому озеру. Вспомни ее фразу: «Только безумец мог бы назвать такое похоронами». И вспомни медальон, который она похоронила с Родериком. Все сходится.
— Да, ты прав. Все сходится, — согласилась я, хотя уже в тот момент почувствовала, что во всей этой цепочке не доставало какого-то звена, маленького, но значимого. — Надо позвонить Мэтью. И Энистону. С этим дневником я начисто позабыла о своей старушке.
— Этого я и добивался, — торжествующе улыбнулся Майлс. — Только Мэтью сейчас не стоит беспокоить. Ты смотрела на часы?